Ключевые слова: Арсений Тарковский, Желько Медич, русская поэзия, сербская поэзия, влияния, поэтические родства, традиционное, современное, религиозность, духовность.
О творческих и литературных импульсах, которые из русской доходили в сербскую литературу, свидетельствует множество материалов, систематизированных в ряде докторских диссертаций и компаративных трудов по славистике, написанных на протяжении 20-ого и в начале 21-ого вв. Речь часто идёт о тождественных духовных «образцах», идеях, поэтическом родстве, об общих тематическо-мотивационных и стилических формах выражения. В принципе, сербско-русские, и шире, сербско-восточнославянские культурные связи, в общем, основываются на генетическом родстве сербского, русского, белорусского и украинского языков; на родстве сербского и восточнославянского народного творчества; на принадлежности сербского, русского, белорусского и украинского языков одному руслу христианства, на некотором совпадении международной позиции стран – то есть на сходству сложившейся исторической судьбы, как и на общем литературном языке, начиная с времен христианизации и развития письменности новой христианской культуры. Фундаметом этих связей является язык, который, в определенной мере модифицироваый, был в употреблении в русской, украинской и белорусской культуре до середины 18-ого, а в сербской вплоть до середины 19-ого века. На этом языке («над-национальный» словянский язык, по мнению некоторых языковедов) до сих пор в православных храмах совершается богослужение[1].
О сербской переводной литературе русских поэтов, но и о восприятии современной русской поэзии, начиная с православного мировозрения и искусства с конца 19-ого и начала 20-ого вв. до современных философских и художественных течений, характерных для новой литературы 20-ого века, серъезно и систематично писали Станислав Винавер, Мила Стойнич, Милица Николич, Миодраг Сибинович, Сава Бабич - авторы, переводы которых в этом плане и сами являюся неоценимым вкладом.
Начиная с первой антологии руссих поэтов, которая на сербском языке появилась ровно век назад Звуци руске лире - Звуки русской лири, (1914), автора Риста Одавича, до антологийных сборников и переводов русских поэтов 19-20 вв. Киррила Тарановского Из руске лирике - Из русской лирики, (1927.), на протяжении прошлого века в сербской литературе издавалось большое количество выдающихся сборников, среди которых несомненно выделяюся переводчики и авторы : Миодраг Сибинович, Сава Бабич, Десанка Максимович, Стеван Раичкович, Владимир Ягличич, Александар Петров, Милован Данойлич, Данило Киш, Ибрагим Хаджич. Самый большой взлет переводов российских поэтов 20-ого века в сербской культуре наступил в шестидесятых, семидесятых и восьмидеятых годах, когда кроме антологий, появился ряд многотомных изданий, избранных или полных собраний сочинений на нашем языке, поэтов: С.Есенина (пять и шесть книг), В. Маяковского (пять книг), Б. Пастернака (пять книг) и М. Цветаевой (три книги). Необходимо добавить и тот факт, что переводы российкой прозы, может быть были и более последовательными, а в последнее время сербская переводная литература особое внимание уделяет тематике и системам философского рассуждения (о жизни, мире, месту человека, основанные на христианской православной мысли).
Но, если вернутся к сборникам поэзии и критериям на основании которых они отбирались, т.е. тому общеизвестному факту, что авторский выбор зависит не только от качества выбранного поэта и стихов, но и от составителя и его «личного», субъективного чувства на основании которого он решает, заслуживают ли стихи место в его сборнике, или наоборот, не заслуживают. В таком ключе, роль антологийных сборников намного важнее, чем это на первый взгляд кажется, так как литературной общественности предлагается выбор, существенный и незаурядный, с акцентом на ответственности составителя, потому что кажлый выбор неминуемо, между прочим, есть и личный, и зависит от собственных пристрастий к определенным стилистическим, поэтическим и духовным течениям (даже и в поэзии одного поэта), к которыми и сам составитель близок[2]. Происходит, а так и получается, что некоторые действительно хорошие стихотворения одного поэта не вошли в сборники, тем самым такой выбор никак не нельзя принимать в качестве единственного источника и единственного мерила при оценке творчества определенного поэта. Антологии в определенном смысле внушают публике и общественности значимость поэтических имен, и соответственно, их незначительность в случае отсутствия какого-либо поэтичекого имени, внушая в таком случае, что этих поэтов не надо читать, иными словами - их творчество не заслуживает место в сборниках высокого ранга. Поэтому крайне полезно и желательно, читать отдельные издания поэтических переводов для составления более широкой картины об их поэтике, а в случае отсутствия таких публикаций, необходимо прочитывать переводы, публикованные и литературных журналах и альманахах.
До сих пор, на основании существующих антологий русских поэтов на сербском языке, явно «утвердился» уровень их значимости, говорящий о том, что в них в основном представлены те поэти, являющиеся самой вершиной русской литературы, в то время как для других не было места, соразмерно качеству их творчества или, иногда бывает, соразмерно данному им месту или количеству страниц, которым ограничено издание книги. Поэтому бывает, что некоторые, действительно хорошие поэты, мы узнаем на основании нескольких стихотворений, не всегда и самых лучших в их творчестве.
В антологиях, вышедших из-под пера известных славистов и знатоков русской литературы из бывшей Югославии и сегодняшней Сербии, поэт Арсений Тарковский представлен незначительным количеством стихотворений, или наоборот, его соврешенно нет в таких изданиях. Затрудняет оценку его творчества и знакомство с ним, не только факт скромного присутствия этого великого поэта в сборниках, но и выбор стихотворений, которые полностью не презентуют полноту и широту его творчества. При этом, в объемных научных трудах о русской поэзии на сербском языке, об Арсение Тарковском сказано, что он, в период после смерти Анны Ахматовой (эта смерть явилась для Тарковского большим личным горем), является самым авторитетным лириком, рефлексивным поэтом, аутентичным лириком, поэтом «звездных реляций», находящийся в недрах древних культур, на стыках эпох, митологии, называя его ночным стражом, ориентированным на любовно-лирические циклы стиховторений[3], однако, количество его стихоторений в антологиях, как и исследования его поэзии, явно свидетельствуют о том, что он у нас не нашел то место которое заслуживает, тем самым и сербская литературная общественность не имела возможность по-настоящему оценить его творчество. Конечно, некоторый толчок в этом плане сделали фильмы его сына Андрея Тарковского и отцовские стихи нашедшие свое место в них. На самом деле, мы, с великой уверенностью скажем, что речь идет об очень схожей поэтике и мирововзглядов обоих авторов, высказанные иными художественными средствами.
Среди многочисленных переводов стихов Арсения Тарковского, публикуемых в последнее время не только в сборниках, но и в журналах, альманахах или в электронном виде (чаще всего переводчиками являются Владимир Ягличич, Петар Шумски, Ибрагим Ходжич, Александар Миркович, Кристина Радованович), самым большим достижением мы считаем книгу выбранных стихов, Быть самым собой, которую подготовил и перевел Владимир Ягличич, в издании Белградского графического завода из 1995-ого года. Очевидно, что выбор сделан по модели, опубликованной в России книги, но и в таком виде, он презентует и надлежащим образом приближает поэтику Арсения Тарковского, в отличие от тех стихотворений, вошедших в антологии, которые в основном посвящены России. Поэзия Арсения Тарковского намного шире национальных рамках, как она у нас до сих пор была представлена. Его поэзия – подтверждение (аффирмация) человеческого бессмертия, соприкосновение ко всему что создали природа и человеческий ум, при чем, само поэтическое творение, разумеется как творческое доказательство бессмертия в духе-ключе Заболоцкого (от которого, считают литературоведы, он «перенял» концепцию природы) - два основных направления в которых движется поэтическая мысль Арсения Тарковского, опираясь на русские поэтические традиции, античную культуру, поучения Древнего Востока, на Византию, Возрождение и мудрость Священного Писания. Большую часть поэтического завещания Тарковского составляют стихотворения в которых он пытается самые ранние представления о мире восстановить в памяти. Переводчик и подготовитель стихотворений Арсения Тарковкого на сербский язык, Владимир Ягличич, считает, чем глубже и дальше, к самой невинности ребячьей, спускает свой якорь, Тарковский становиться убедительнее, тревожнее, истиннее[4]. За Тарковского детство не та родная гавань, в которой со слов Ф.Гельдерлина, жилось в окружении богов. Картины детства в его стихах напоминают райские просторы, но их своды сооруженые из картин будущего, не так уж светлого. Поэтому Ягличич называет Тарковского «поэтом старости», в поэзии которого время, в качестве главного героя (бодлеровский враг), релявитизируется. Стремление к возвращению в пору когда «жизнь не измерялась возрастом» ведет Тарковского к невинности (к бесловесности) природы. Природа та учительница от которой надо брать уроки, учиться, освождаясь от желаний, от собственности, осознавая себя во фразе «быть самым собой». Блоковское требование жить «нищим бедняком», считает Ягличич, Тарковский полностью принял, и провел в жизнь. Оттуда тоска по общению с миром, который по-тише живет, с глубиной лесов, бесконечностью степей, чистотой райской воды, но и моральная необходимость стать в сторону «униженных и оскорбленных».
Хотя поэтическая концепция «обезвременности» времени, данного нам на земле, в этой жизни, во многих его стихах встречается и подчеркивается, особенно на последних десятилетиях его жизни, на «поздней зрелости» (как гласит и одно из его стихотворений), наше внимание уделяем стихотворению «Первые свидания», в котором этот миг «вне времени», чистое мгновение, дается через любовное переживание. Одновременно, это «мгновение чистого состояния» послужит основой для узнаваемости поэтической близости, родства, как и установления яркого лирического и поэтичекого сходства со современным сербским поэтом Желько Медичем[5], сопоставляя стихотворение Тарковского «Первые свидания» с стихотворением Медича «Той, которой прекрасное снится». То есть, мы хотим утвердить в какой мере и каким образом влияние поэта предыдущей эпохи (прямое или косвенное, сознанное или неосознанное) может повлиять на оформление картины мира на стихотворной базе, написанной пол века спустья, в иных общественных, литературных и духовных условиях. Между двумя поэтами из разных эпох, отдаленных по времени своего существования и текущей литературы, по сути не всегла должно быть различий в поэтике, потому что речь идет о «духовном сродстве» со слов Г. Гессе той охранной зоне в которой происходит преобразование личности. Темы у обоих поэтов тождественны, воспетые «вечным способом» как сказал бы Х.Л.Борхес. Речь идет о возврату «к началу вещей» или к собственному первоначалу, или, как Медич в своем стихотворени скажет «в состояние до знания». В любом случае, очевидно то, что о прямом влиянии Тарковского на стихи Медича ни в коем случае речи быть не может, но можно говорить о их глубоком бессознательном представлении о первоначалах бытия, в которое можно вступить только посредством любовного переживания, как считают оба автора.
Что еще объединяет наших двух поэтов, вопреки географическим, языковым и культурологическим различиям? Конечно, мы не проведем сравнительный анализ для определения их качеств, но на примеру двух стихотворений, из разных эпох, постараемся указать на то, как одно переживание в стихах может быть почти идентичным, гле младший поэт не прикасался к стихам старшего коллеги, и как такое переживание, становится частью литературной традиции, ценностью, без которой она (традиция) стала бы намного беднее. Если речь о их «современному» подходу к «вечным темам», а таков был подход Арсения Тарковского в свое или Медича в наше время, тогда более ясным становиться то, что их поэзию характеризует воспевание сущностей.
Сознание таких поэтов глубоко внедрено в поэтические традиции, их высокоразвитое сознание говорит о том, что с них ничто не начинается, они лишь продолжатели одного пути. Сочетанием «оперирование сущностьями», сербский лауреат Нобелевской премии по литературе Иво Андрич назвал направление художника на существенные вопросы (взгляды на мир и место человека в нем); на их стремление находить ответы скрытые внутри нас, потому что ответов вне нас - нет; путь к познаию (не смешивать познание с знанием), стремление к целостности, смыслу, значит и к богоисканию, дающее художественному произведению духовный, часто и религиозный характер. В этом смыле можно понять мысль Андеря Белого о том, что «Смысл искусства -- только религиозен», то есть искусство не имеет иной характер кроме религиозного, потому что «Отказываясь от религиозного смысла искусства, мы лишаем его всякого смысла. Смысл искусства -- пересоздает природу нашей личности[6], но только тогда отразится в нас смысл любого образа, когда этот образ будет безукоризненно воплощен в ряде технических приемов». Искусству можно приписывать одну или другую сущность, но мы эту сущность ей приписываем «как нашу веру[7]».
Относительно стихосложения и стиля их стихотворений, скажем, что между поэтами существуют некоторые версфикационные и стилистические сходства, так как оба поэта не любят строгую форму, наоборот – находят себя в верлибре. Хотя встретим и рифмованный стих, его присутствие не нарушает значение стихотворения и не звучит «навязчиво». Сочетание звука и значения у обоих авторов гармонично творит одно «поющее» совершенное целое. Итак, благозвучность мелодии характеристика поэзии обоих поэтов, дающая глубину, сохраняющая равенство значений, не отстраняя глубокий, «заумный» смысл – она его раскрывает. «Свободный стих - поэзия только тогда, когда рождается из опыта и вдохновения»[8].
В любовной лирике Арсения Тарковского или Желька Медича (в основном он и пишет любовную поэзию), опыт любви есть путь познания Бога, через опыт Единого. Бессознательное (обозначенное категориями «сон», «предчувствие», «мгновение») здесь необходимо понять и как религиозное бессознательное. В поэзии Медича редко встретим открытые ссылки на религиозность, на Библию, с другой стороны у Тарковского больше религиозных мотивов, хотя их чаще находим в подтексте, чем в первом плане, поэтому делаем вывод о религиозном бессознательном. Религиозное бессознательное определяется как сфера интуитивного богопознания, интуиция святого, т.е. как подсознательная религиозность, часто далека от сознательного призыва, для ее охранения от грубости и искажений[9]. В этом смысле любовная поэзия обоих поэтов несет в себе тихую религиозную скромность, ощущение переживания «вечности» посредством кратких, чистых и светлых мгновений памяти о рае. Лиричная, полная глубокой чувственности, но в корнях этого чувства стоит Логосность, «ощущение Бога», чувство проникнутое и исполненное Богом Логосом[10]. Н. Бердяев утверждает, что «Творчество есть преодоление «мира» в евангельском смысле, преодоление иное, чем аскетизм, но равноценное ему»[11]. Оба поэта стремят к красоте и совершенству, а их высший смысл проявляется в произведениях искусства, то есть в поэзии, так как только литература дает возможность «переосмысления (метанойя) и пересоздания собственной души в окружающем нас мире, и после такой перемены ума в экзистенции можно жить Поэзию»[12].
Отношение к традиции у обоих поэтов базируется на уважении к своим предшественникам, хотя у Тарковского его находим и в других формах творчества (статьи, очерки, поэтические записи), учитывая его годы жизни и то, что большинство вещей написал на более позднем возрасте. В известном очерке «Традиция и индивидуальный талант» Томас Стерн Элиот писал «Ни один поэт, ни один художник, представляющий свой вид искусства, взятый сам по себе, не исчерпывает своего значения. Его значение, его оценка является оценкой его отношения к поэтам и художникам прошлого. Нельзя оценить только его одного, необходимо, ради контраста и сравнения, рассматривать его в сопоставлении с предшественниками»[13]. Таким образом доходим до процесса «постоянного самоотречения, поскольку с этого момента он посвящает себя чему-то более важному. Путь писателя к совершенству означает каждодневное самопожертвование, утрату индивидуальности[14]. Искусство служит духовному развитию человека, где «Познание предопределено творчеством[15]. Это практически означает, что творчество, ровно как познание заполняет бытие: «претворяя образы жизни в образы ценностей, хотя и не реализует эти ценности (как религия), но указывает пути реализации; то, что начинается в искусстве, заканчивается в религии»[16]. Словом, искусство способно творить ценности, преобразовывать, возбуждать к исканю смысла, ведя к целостности личности.
Такую позицию высказал и сам Арсений Тарковский в статье О ПОЭТИЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ и в одном интервью из 1982-ого года. Эти записи, конечно не решающее, все-таки свидетельствуют о том, что его поэтическая мысль уходит корнями в те пласты коллективного опыта, имеющие крепкие связи с религиозным. О значении поэзии в жизни и преобразовании жизни сам поэт сообщает: «Что входит в мое понимание поэзии. Какая необходимость заставляет нас прибегать к этому роду искусства. Почему поэзия, а не проза или драматургия наиболее привлекательна для меня. Почему жизнь и поэзия так стремятся к постоянной связи. Жизнь есть сложная категория в силу своего неизбранного изобилия. Познать ее можно только посредством выбора, избрания, гармонизации. Поэзия есть искусство и познавательное». Особенно яркими являются его слова в которых религиозное бессознательное узнается как его вера в «бессмертие души»[17].
Значит, поэзия перестает быть опытом самого поэта, она движет дух читателя, побуждает к исканию, к проверке, ищет путь к себе, и к самой высшей степени этого подвига - к преобразованию. В этом процессе, поэт и читатель становятся одним целым, узнавая себя через поэтическое переживание, которое, изменяя них, делает их иными. Если личные особенности преовладают в художественном произведении, это уже не искусство, считал К.Г. Юнг, подчеркивая, что истинное искусство это что-то сверхличное и говорит из духа и сердца за дух и сердце человечества.[18]
Традиция, лежащая в корне поэзии обоих поэтов, независимо от того что их поэтические голоса звучат «современно» в периоде в котором творили и творят, хотя традиция у них не понимается как старое, но как стремление к праосновам человека, к коллективному и архетипному, через представления о создании мира, о прародителях, первородному греху и «памяти о рае», о чем пели и поют все великие поэты мира. Поэт, такое существо, которое, в состоянии «видеть» и предчувствовать намного больше и глубже некоторые пласты человеческого опыта, чем, например, ученый[19]. Высокая поэзия и есть мистический опыт, ровно как и опыт Любви о которой поют Тарковский и Медич. Конечно, речь не о рационалистическом методе, но об эстетической сили познания. Убежденость в том, что искусство в состоянии найти, поймать и раскрыть действительность, была отличительной чертой всех великих поэтов и художников. Без силы искусства может быть не смогли бы проникнуть в суть действительности. Оно, как сказал М. Пруст «единственно реально прожитая жизнь». Сновидения, предчувствия, мгновения ключ их поэзии, создающие атмосферу заумности, чего-то кажущегося, нереального, которое можно назвать как религиозное бессознательное. Поэт, из той области «абсолютного знания»[20], как из собственного Темного пространства, извлекает на свет память о пережитом мгновении вечности. Этот миг вечности, безвременный, бессознательный не что иное как сильнейшее ощущение обособленности, изоляции от мира и единения с боженственным поэта.
Для более ясного воспрития переживания мига в котором двое становятся Единым, во мгновении явления - эпифании или откровения, которое подразумевает «обезвременность» земного бытия, приводим стихотворения обоих авторов:
ЖЕЛЬКО МЕДИЧ: (Той которой прекрасное снится)
Для кого мы святые
На этом месте
Святом
Под деревом
Где тени нет
Все плоды уже осеменены грехом
«Молчат плотью»
И ты меня плотью
Вернешь в «состояние до знания»
Когда любовь была
Святейшая сила
И первая
Вне нашего осознания
(2016)
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИ: ПЕРВЫЕ СВИДАНИЯ
Свиданий наших каждое мгновенье,
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьегокрыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: "Будь благословенна!" -
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — Боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полно звучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало: царь.
На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин, — когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы поднимались по реке,
И небо развернулось пред глазами...
Когда судьба последу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.[21]
(1962)
Об этом чудесном мгновении «вне времени» писал Морис Метерлинк, утверждая, что миг «когда небеса открываются» бывает в жизни каждого человека и с него начинается истинная духовность существа, формируя «невидимый и вечный образ, который, не зная того показываем ангелам и душам»[22]. Глубокая духовность поэзии А. Тарковского и Ж. Медича, между прочим, зиждится именно на том чистом мгновении и на чистом мгновении нас пронизает абсолютное счастье, ощущение Единого. Уверенность в том, что вполне возможно постигнуть это чистое мгновение, можно охарактеризовать как веру в бессмертие, как исконную религиозность. Пору счастья, время без смерти, без чувства вины или страха, миг в чистом состоянии и не должны назвать временем, так как оно само себя превосходит, жизнь преодолевает смерть, переходя в бессмертие. В христианстве, любовь не только «сильна как смерть» (Песнь песней), она сильнее смерти, она источник и залог бессмертия, «любовь желает вечной жизни тому, кто любит, она «аффект бытия». Она стремление к совершенному, к абсолютному, к вечному: она само переживание вечного совершенства. Все преходящее может упраздниться, но вечное и совершенное упраздниться не может[23]. Поэтому в гимне любви апостол Павел мог сказать: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»[24]. Память об этом мгновении «в чистом состоянии» становится онтологической категорией или как Андрей Тарковский сказал «духовным понятием»[25]. В этом контексте, когда момент ведет к преобразованию времени, но и «пересоздает природу нашей личности», разумеется религиозный характер искусства, о чем писал Андрей Белый.
Пространственные и временые рамки в стихотворении Медича, где лежит картина самого мира, сжимаются, концептуализируют самое лучшее от его идей, картин, значений. Одновременно, пространственные и временные «ограничения» теряют свою функцию, так как момент вечности становится абсолютной, безмерной точкой, простирающейся в бесконечности. Возврат в состояние до знания, обозначает релявитизацию целого умного, рационального опыта, то есть абсолютизацию сверхумного, сверхрационального (опыта), посредством Любви, как верховного познания бытия. Мир за пределами «нашего познания» - это мир ближе к боженственному, чем человеческому, постигаемый только через верховное (само)познание, то есть узнаванием собственного отражения в другом. От этого «другого», от существа, которое мы «во сне узнали» как свое собственное, начинается наше просвещение, достигнутое «утро познания», как сказал бы Бенедетто Кроче. Поэтому стихотворение становится гимном любви, Песнь песней Медича, существенно повторяя такой же опыт. Опыт, его стремление к целостности, всегда сопровождается страданием. К.Г. Юнг писал что мир - страдание Бога и каждый отдельный человек, желающий хоть приблизительно достичь своей целостности, должен нести свой крест. Но, страдание у Медича можно видеть и как «светлое страдание», просвещение, означающее путь к Целостности, который не что иное как путь обожения.
Для разумения стихотворения «Первые свидания» необходимо задержаться на самом названии. На первый взгляд парадоксальное и нелогичное словосочетание «первые свидания» (по сути тольно одно свидание являтся и может быть первым) содержит многообразие значений, где необходимо понять, что переживание всех свиданий тождественно первому. Второе важное значение, которое также можно отнести к категории «первый» это - символическое первое свидание мужчины и женщины «на целом свете». От этой встречи, от этого прикосновения миров рождается мир во всей своей видимости. Память об этой встрече близко к «сновидению», которое встречаем у Медича, хотя у Тарковского «мгновенье» указывает на отсутствие сознательного, рационального или того, что именуем как «действительное». Если встреча - «мгновение», тогда она не существует, тогда ее нет, тогда она сущестувет во сфере «не от мира сего», не принадлежит реальному, но потустороннему, боженственному. Слово Богоявление подтверждает настоящее. В стихах Медича мы находим чистый миг, принадлежащий боженственному, у Тарковского это мгновение распространяется на все свидания и приобретает значение «явления Бога». Двое могут стать одним только в Едином, т.е. в Нем. Парафразируя библейскую мысль Бог - любовь, Новалис писал «где двое любят друг друга, Он среди них». И Павел Флоренский говорил что «сквозь душу другого человека можно прикоснуться к Богу», об «прикосновении голой души к голой душе». При этом голую душу понимаем как чистое состояние души (парадокс, так как душа итак чистая), освобожденной от своей ноши земной. Душа остается – душой, независимо от своего бремени, потому что не принадлежит земным категориям, будь и в болоте - она жемчуг.
На такое переживание указывает и Тарковский, когда говорит о встрече как о богоявленье. Именно потому, что каждый раз заново «Бог является», свидания всегда первые, значит и глубоко преобразовывающие нас. «Видеть Бога» указывает на преобразование личности, происходящее при свиданиях, имеет широкое, философское и теологическое объяснение. «На свете все преобразилось» говорит поэт. Преображение всего внешнего является отражением внутреннего преображения, когда вещи и явления получают новые и иные значения. Быть однажды «С той стороны зеркального стекла», значит перейти на ту сторону в которой все «ограничения» данные человеку отменяются; значит прикоснуться к вечности, раствориться в ней, преображенным вернуться обратно, в мир. Любовь – не только религиозный, но глубоко мистический акт, переживание, словами невыразимое. Любовное чувство о ком Тарковский поет неизречимое, как и любое мистическое переживание, и оттуда вся его значимость поместилась в слове Богоявленье, в то время как между мгновением (в котором Бог явился) на ком он не задерживается, и чувством благословения после него, стоит большая тишина, молчание, пустота заполненная самым высшим Смыслом – ощущением Единого. От той достигнутой самой высокой точки, как самой высокой точки духа, названной царский престол (небесный царский престол) начинается истинное преображение существа. Первое свидание – мистическое и религиозное чувство; переживание высшего преображения повторяется бесконечно при любом свидании когда можно познать, «видеть» Бога, Его явление (Богоявленье), собственное бессмертие как и душа, потому что с ней связан акт преобразования. Покорение природы силами Любви через картины воды, трав и птиц (но и судьбы, как выражения демонических, «бесовских» сил, «с бритвою в руке»), определяет целое стихотворение как апологию любви, где любовь приравнивается к Богу, Бог обнаруживается как Любовь, а стихотворение Арсения Тарковского как его Песнь песней.
Если интерпретацию поэтического родства этих двух поэтов, распространить и на остальные их стихотворения (за исключением тех, у которых нет ничего общего), станет очевидным, что речь о сходстве миропонимания и места человека в мире, философии жизни, но и философии творчества. Выразительная черта поэзии Медича – его лиризм, что можно сказать и за Тарковксого. Лиризм – первая степень поэзии. Так как лирика в тесной связи с традицией, на самом деле речь о последовательности и опоре на эту линию поэтической традиции, которая лелеет не только лиричность, но и родную мелодию как существенную особенность поэзии. Это конечно не значит, что современная поэзия лишена лиричности. Наоборот, хотя здесь лирика часто уступает место герметизме, интелектуализме, логическим процессам; в таких стихах упразднена духовность. У наших двух поэтов из разного времени и литературных эпох, узнаваем образец современного воспевания, не лишенного лиричности, эмоциональности. Здесь лиричность не поверхностная (как показал компаративный анализ их стихов, заснованный на религиозному переживанию любви), здесь нет пафоса романтики. Эмоциональность всегда связана со сердцем, а сердце, говорит Вишеславцев «необходимо признать основным органом религиозных переживаний». «Человек без сердца есть человек без любви и без религии, безрелигиозность есть в конце концов бессердечность». Если лиричность, как уже сказано, первая степень поэзии, вторая вопрошаемость в древнефилофском понятии, самая высшая, без сомнения, ее степень есть религиозность. Религиозное мироощущение характерно для истинных поэтов, во всех временах и всех общевственно-политических системах. На примере этих двух стихотворений, очевидно насколько становятся релятивным все временные, культурологические, общественные различия, заодно релятивизируется и мерила для оценки одного поэта, если переоценка обоснована на общему «опыту поэзии» и «опыту поэта», то есть на тех составляющих, действующих во всех эпохах и в любой литературе. С другой стороны, это обозначает абсолютизацию переживания в ключе религиозного миропонимания, общего и узнаваемого и у малоизвестных, но истинных художников, поэтов, на основании чего необходимым является установление иных мерил при выборе стихов, потому что речь об устойчивых, неизменных, иначе говоря – ценностям абсолютным.
превод: Јадранка Дубак
Текст је објављен у зборнику: «Межкультурный диалог и вызовы современности» (г. Орел, 19-21 апреля 2017 г.), Орловский государственный университет им. И.С. Тургенева Орел, 2017, стр. 528-543.
[1] См. Миодраг Сибинович, Умножение миров: русские писатели в сербской переводческой литературе, Клио, Белград, 2015.
[2] Стоит процитировать Стевана Раичковича, поэта, переводчика и составителя антологии русской поэзии под названием Словенске риме - Славянские рифмы, который выбор обосновывает словами: „В первую очерель составитель выбрал стихи поэтов, которые сочиняли в нашем, двадцатом веке. Схожесть их поэтического мира совпадает во многом с миропониманием самого переводчика, поэтому он надеется, что они могли бы стать близкими и читателю, которому сборник и предназначается и на сегодняшний день“. (Славянские рифмы, изд. „Рад“, Белград, 1976, с. 193)
[3] Миливое Йованович, „Русская-советская литература“, Русская литература, Т.2, группа авторов, Сараево-Белград, 1978б с. 460
[4] Владимир Ягличич, „Арсений Тарковский и умение тихой лирики“, вступительное слово к книге А. Тарковсий Быть самым собой, выбранные стихи, БИГЗ, Белград, 1995, с. 10.
[5] Желько Медия Жац, родился в 1970-ом году в г. Задар. Он изучал литературу в униеврститетах в Задаре и Белграде. Член Общества сербских писателей. Автор пять сборников поэзии.
[6] Андерй Белый, Смысл искусства, перевод на сербский Людмиоа Йоксимович, «Логос», Белград, 2008, с. 43
[7] То же.
[8] Ненад Груичич, “Судьба и язык», Сербские писатели о сербском стихе, выбор и послесловие Милош Ковачевич, Белград, Источник, 2004, с.169
[9] Мизаил Эпштейн, Вера и образ: религиозное бессознательное в русской культуре 20.-ого века, перевод с русского языка Радмила Мечанин, Новый Сад, Матица Серпска, 1998, с.10
[10] “Логосность первобытное отличие чувства. Отстранение логосности из чувств, превращает его в ад. Что такое ад? – Это чувство без Бога Логоса, чувство в котором Бога нет. А рай, что такое? Это ощущение Бога, проникнутое и исполненное Богом Логосом. На самом деле: ад обезбоженное, «чистое чувство», в то время как рай – логосность, христоносность, богочеловеческое чувство» (Преп. О. Юстин, Философские скалы, манастир Желии, Белград, 1999)
[11] Николай Бердяев, Смысл творчества, Опыт оправдания человека, перевод с русского языка Небойша Ковачевич, Белград, «Бримо», 2011, с. 129
[12] Кристиан Олах, «Искусство как религия внутреннего пересоздания», Литературная теория, 46Ю № 154 (2014), с. 075
[13] Т.С.Элиот «Традиция и индивидуальный талант», Теотеричекая мыслье, подготовил Петар Милосавлевич, «Светови», Новый Сад, 1991, с. 470
[14] То же, с. 472
[15] Андрей Белый, Смысл искусства, перевод на сербский Людмила Йоксимович, «Логос», Белград, 2008, с.26
[16] Андрей Белый, Смысл искусства, перевод на сербский Людмила Йоксимович, «Логос», Белград, 2008, с. 27
[17] АрсенийТарковский, Собрание сочинений в 3-х тт. Том ВТОРОЙ поэмы СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ ПРОЗА МОСКВА, «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1991.
[18] К. Г. Юнг, Психологические обсуждения, выбранные произведения К.Г.Юнга,´кн.4. переводчик Томислав Бекич, Матица Српска, Новый Сад, 1977, с.50
[19] Во время пребывания в Белграде (1926), читаем в Политике в интервью, который Тагор дал Светиславу Винаверу, великий индийский писатель сказал, что на санскрите слово поэт обозначает того кто видит, того кто может узреть и то бывшее до него, и шире, и глубже других, помагая, «чтобы и мы все видели». В этом смысле и Фрейд считал что «поэты драгоценные союзники психологии» и психологов, их свидетельства необходимо «высоко уважать», так как «у них больше сведений об вещах между землей и небом, о том о чем наше знание и мечтает». В этом заключается мысль, что «поэты были пионерами науки, и научной психологии», вплоть до глубинной психологии, так как их знания и познания мира исходят из сверхличного, архетипного в них (др Иван Настович, Архепитный мир Десанки Максимович, Прометей, Новый Сад, 2003, с.157).
[20] М. Л.фон Франц, Сновидения, перевод с немецкого Даниела Ткалей, «Федон», Белград, 2010, с. 23
[21] Для этой работы я пользовалась переводом Александра Мирковича, Сизиф, Литературный журнал, Кралево, март – апрельл 2017, с. 96-97.
[22] Морис Метерлинк, Пробуждение души переводчик Боян Лалович, «Конрас», Белград, 2007, с.32-33.
[23] Б. П. Вышеславцев, «Сердце в православной и индийской мистике» переводчик Добрило Аранитович, «Бримо», Белград, 2008, с. 22
[24] 1 Кор. 13, 8
[25] Андрей Тарковский, Ваяние из времени, Художественное общество «Аноним», Белград, 1999, с.12
Литература
Белый 2008 – Белый А. Смысл искусства // перевод на сербский Людмиоа Йоксимович // Белград, 2008.
Бердяев 2011 – Бердяев Н. Смысл творчества // Бердяев Н, Опыт оправдания человека // перевод с русского языка Небойша Ковачевич // Белград, 2011.
Вышеславцев 2008 – Вышеславцев Б. П. Сердце в православной и индийской мистике // переводчик Добрило Аранитович // Белград, 2008.
Груичич 2004 – Груичич Н. Судьба и язык // Сербские писатели о сербском стихе, выбор и послесловие Милош Ковачевич // Белград, 2004.
Элиот 1991 – Т. С. Элиот, Традиция и индивидуальный талант // Теотеричекая мыслье, подготовил Петар Милосавлевич // Новый Сад, 1991.
Эпштейн 1998 – Эпштейн М. Вера и образ: религиозное бессознательное в русской культуре 20.-ого века // перевод с русского языка Радмила Мечанин // Новый Сад, 1998.
Олах 2014 – Олах К. Искусство как религия внутреннего пересоздания // Литературная теория, 46Ю № 154 (2014), с. 075
Йованович 1978 б – Йованович М. Русская-советская литература // группа авторов, Русская литература // Т.2, Сараево-Белград, 1978 б.
Медич 2016 / Медич Ж. Апноэ // Белград, 2016.
Метерлинк 2007 – Метрлинк М. Пробуждение души // переводчик Боян Лалович // Белград, 2007.
Сибинович 2015 – Сибинович М. Умножение миров: русские писатели в сербской переводческой литературе // Белград, 2015.
Тарковский 1991 – Тарковский Арсений. Собрание сочинений // поэмы Стихотворения разных лет, в 3-х тт. Том второй // Москва 1991.
Тарковский 1999 – Тарковский Андрей, Ваяние из времени // Белград, 1999.
Франц 2010 – Франц М. Л. Фон. Сновидения // перевод с немецкого Даниела Ткалей // Белград, 2010.
Ягличич 1995 – Ягличич В. Арсений Тарковский и умение тихой лирики // А. Тарковсий Быть самым собой, выбранные стихи // Белград, 1995.
Юстин 1995 – Преп. О. Юстин. Философские скалы // Белград, 1999.
Юнг 1977 – Юнг К. Г. Психологические обсуждения // выбранные произведения К. Г. Юнга, кн. 4 // переводчик Томислав Бекич // Новый Сад, 1977.
Нема коментара:
Постави коментар